Документальный фильм “20 дней в Мариуполе” украинского видеожурналиста агентства Associated Press (AP) Мстислава Чернова был удостоен приза зрительских симпатий на самом влиятельном в мире фестивале независимого кино “Сандэнс” в США.
Основу фильма, ставшего свидетельством методичного уничтожения Мариуполя российскими военными, составили видеокадры, которые команда репортеров AP снимала в первые 20 дней военного вторжения РФ в Украину. DW поговорила с Мстиславом Черновым о создании фильма, о необходимости рассказывать правду о войне в Украине, об обвинениях со стороны российской пропаганды и о том, почему зрителям в России сейчас не имеет смысла смотреть фильм.
– Ваш фильм получил приз зрительских симпатий на фестивале “Сандэнс”. Что для вас значит эта награда?
– Это значит, что фильм принят зрителем. Что люди не отвернулись от трагедии. Что широкой публике не все равно. И приз зрительских симпатий для нас важнее, чем какой-то другой. Для нас это не достижение, для нас – честь показать людям все и оставить в истории доказательства потенциальных военных преступлений, которые совершила РФ в Украине. А еще этот приз означает, что фильм увидит широкая аудитория, и миллионы людей будут в состоянии увидеть правду.
– Вы – видеожурналист агентства AP. С первого дня российского вторжения в Украину вы и ваш коллега, фоторепортер Евгений Малолетка, были в Мариуполе. Ваши фото- и видеосъемки публиковали ведущие СМИ всего мира. Как и когда у вас возникла идея создать документальный фильм?
– В Мариуполе не было связи, город был полностью блокирован, и что-то отправить оттуда было почти невозможно. Но нам удавалось порой отправлять минуту-две важнейших кадров. Когда мы вырвались из окружения на двадцатый день, у меня было около тридцати часов видео. А отправил я, может, 30-40 минут. Мы чувствовали вину из-за того, что уехали. Мы чувствовали, что нам нужно сделать больше. И тогда возникла идея сделать фильм.
– “20 дней в Мариуполе” – ваш дебют в документалистике. Какую задачу вы себе ставили, работая над фильмом?
– Целью было – помочь людям понять масштаб разрушений и страданий. Когда люди смотрят новости, они видят тридцать секунд, максимум минуту или полторы. Это лишь кусочки, у них нет полной картины. А фильм дает контекст. Еще одной миссией было задокументировать потенциальные военные преступления России, чтобы фильм стал свидетельством этих преступлений. Может, и россияне через год или десять лет захотят посмотреть, что происходило в Мариуполе, и тогда они смогут это увидеть. Может судьи, может украинцы, которые хотят помнить свой город. И я надеюсь, что победа на “Сандэнсе” поможет оставить фильм в истории.
– Какие эмоции вы испытывали?
– В каждой точке этого пути меня переполняют эмоции. Когда я снимал, я плакал. Когда я монтировал, я плакал. Когда я смотрел этот фильм в кинотеатре, я плакал. То есть эмоции всегда остаются. И это больно. Это всегда больно. Но это то, что делает нас людьми.
– Как вы считаете, должны ли увидеть фильм российские зрители? Есть ли шанс, что он может изменить позицию тех, кто до сих пор верит, что “не все так однозначно”?
– Я надеюсь, что если не сейчас, то через год, через два, через три настанет момент, когда уверенность многих россиян в том, что российское вторжение чем-то оправдано, пошатнется. И тогда они посмотрят этот фильм. Если они посмотрят его сейчас, это ничего не даст. Останутся те же нарративы, которые были: это фейкньюс, это неправда, это актеры. Должно прийти время. Но он будет, этот фильм, и он будет ждать тех людей, которые захотят узнать правду.
– Ваш фильм – это не только хронология уничтожения города, это еще и сгусток страданий людей, которые живут в Мариуполе. “На это больно смотреть. Но на это и должно быть больно смотреть” – это ваш закадровый текст. Как вы решали, какие именно кадры войдут в фильм?
– То, что мы смогли показать в фильме, это, может, только один процент от того, что происходило. Если бы мы показали все, что видели, была бы опасность, что люди отвернутся от экрана. Нам нужно было найти баланс: показать правду и не оттолкнуть зрителя. Мне кажется, что нам это удалось. Доказательство тому – приз зрительских симпатий. Но мне бы хотелось показать больше.
– Что для вас было самым страшным за эти 20 дней в Мариуполе?
– Смерти детей. Это самое страшное. В это время я думал о своих дочерях. И еще одно, пожалуй, самое страшное, – это ощущение, что мы не можем ничего изменить. И я думаю, что у многих, кого мы видим в фильме, было это страшное ощущение, что они ничего не могут сделать: у врачей, которые не смогли спасти детей, у военных, которые не смогли удержать это нашествие.
– Как получилось, что вы и Евгений Малолетка остались единственными международными журналистами в Мариуполе?
– В какой-то из дней, когда уже было понятно, что Мариуполь окружают, все международные журналисты выехали из города и поехали в Киев, потому что там происходил, как нам всем тогда казалось, главный бой за страну. И так и было в то время. Нас осталось только трое: Евгений Малолетка, наш продюсер Василиса Степаненко и я. Мы настолько привязаны сердцем к Мариуполю… Евгений родился в Бердянске, возле Мариуполя. Я – из Харькова, но мы много снимали в Мариуполе, и я немножко там жил. Это важный город для нас.
И мы понимали, насколько Мариуполь стратегически важен для России, потому что они хотели пробить коридор в Крым. Так что мы решили остаться. Да, это необычно (что остались только двое журналистов). И, к сожалению, это очень плохо, потому что на следующий день после того, как мы уехали, россияне разбомбили драмтеатр в центре Мариуполя, а в городе уже не осталось никого (из журналистов), совсем никого, и никто не смог понять сначала, что именно произошло. У нас ушел где-то месяц на то, чтобы просто реконструировать все события, поговорить со свидетелями и понять, сколько было людей убито. Это еще раз подчеркивает, насколько важно, чтобы в зоне боевых действий, в месте, где потенциально могут быть совершены военные преступления, были журналисты, чтобы это документировать.
– Один из основных журналистских стандартов – это оставаться внутренне нейтральным. Удается ли вам сохранять этот баланс, когда вы рассказываете о войне, которая идет у вас дома, когда вы видите, как гибнут ваши соотечественники?
– Я имею честь работать на международное агентство Associated Press, у которого высокие стандарты журналистики. Я не могу сдерживать эмоции, и никто не запрещает мне чувствовать то, что чувствую. Но правила международной журналистики помогают мне просто показывать все, что я вижу. В фильме зритель также может увидеть и разные точки зрения жителей Мариуполя, и разные реакции на прессу. Кто-то не хочет говорить, кто-то просит снимать. Кто-то боится, что Россия захватит Мариуполь. Кто-то думает, что украинцы бомбят их с самолетов. Сделано все для того, чтобы подчеркнуть объективный взгляд на события, чтобы дать зрителям самим сделать выводы.
– В России была развернута масштабная кампания по дискредитации вашей работы. В фильме есть кадры, из-за которых российские официальные СМИ и политики называют ваши репортажи из Мариуполя “фейковыми новостями” и “постановочными фото- и видеосъемками”, а вас обвиняют в “информационном терроризме”. Как вы реагируете на эти обвинения?
– Никак не реагируем. Наша работа – просто снимать, отправлять материалы, показывать то, что мы видим, и дать людям возможность самим понять, что происходит.
– После завершения фестиваля “Сандэнс” где можно будет увидеть ваш фильм?
– У фильма впереди длинный путь. В этом году мы надеемся, что его покажут еще на нескольких престижных европейских фестивалях, а затем он выйдет на экраны кинотеатров во многих странах. И наша задача – сделать так, чтобы максимальное количество людей его увидели. Потом он выйдет на канале PBS в США, на стриминговых платформах. Возможность его увидеть будет – и увидеть бесплатно. Это тоже важно. Тот, кто захочет, сможет его посмотреть.
